Лозанна: Прощание с храмом |Lausanne: adieu au temple

Русского православного храма во времена Российской Империи в Лозанне не было. В «обрамляющих» с двух концов озера водуазскую столицу Женеве и Веве таковые существовали с давних пор, а вот в Лозанне, где тоже в большом количестве жили русские, как-то не сложилось. Затем, в первые десятилетия смуты, для сооружения новых храмов уже никаких денежных возможностей не было, да и русских православных-то в Лозанне, как и повсюду в Швейцарии, оставалось мало. Но неожиданно решающую роль сыграли русские швейцарцы, те самые потомки швейцарских сыроделов и часовщиков, которых русская революция выгнала со второй родины на землю предков. Они могли зваться чисто по-водуазски «Боржо» или «Манж», но французским языком владели зачастую хуже, чем русским, женились из поколения в поколение на этнических русских, и, как по законам Империи, так и по семейным традициям матерей, принимали православную веру. Причём не только принимали, но хранили и защищали.

Именно русские швейцарцы стали костяком создавшегося в Лозанне после Второй мировой войны русского православного прихода. К ним присоединились немногие старые и новые русские эмигранты, а также ‒ позже ‒ выходцы из православных стран Восточной Европы. Создался приход по благословению тогдашнего женевского настоятеля, архимандрита, а с 1950 года епископа Женевского, Леонтия (Бартошевича, 1914‒1956). Вскоре настоятелем стал выбравшийся в конце войны из Югославии Игорь Иванович Троянов (1900‒1976), рукоположенный в Женеве во священника ‒ первого русского православного священника в кантоне Во!

Приход должен бы был, строго говоря, создаваться в Веве, при старинном Свято-Варваринском храме, однако вокруг этого маленького городка что в конце XIX века, что в середине века XX-го так и не сложилась православная община. Получилось так, что все прихожане жили в Лозанне, кантональной столице, и её пригородах, где была и работа, и более доступное, чем на Ривьере, жильё. Люди это были скромные, малообеспеченные, потратить три с лишним франка на проезд на поезде от Лозанны до Веве и обратно для них было крайне трудно (а три франка в те времена стоили больше тридцати нынешних). Поэтому-то приходу пришлось, при наличии просторного вевейского храма, искать место для совершения служб в кантональной столице. До того, как найти помещение, о котором наш сегодняшний рассказ, было сменено три места для богослужений ‒ при англиканском храме и в частных домах. Обычная эмигрантская эпопея.

Старостой храма была Ирина Борисовна Серезоль (Cérésole), урождённая Чичерина (1908‒2003), невероятно энергичный человек, которая много и толково работала для прихода. Рассказывают, что именно она в своё время уговорила архимандрита Леонтия открыть храм в Лозанне. На рубеже 1940-х - 1950-х (к великому сожалению, точную дату история умалчивает, а память очевидцам начала изменять), благодаря всё той же Ирине Борисовне, приход обрёл самое длительное ‒ как теперь выясняется, почти на 70 лет ‒ место для богослужений в лозаннской округе. Ирина Борисовна была хорошо знакома с семьёй русских швейцарцев Девриенов (Devrient). Альфред Фердинанд (в России Альфред Фёдорович) Девриен (1840‒1920) был известным в Петербурге издателем и книгопродавцем, печатавшим и продававшим прежде всего книги по естествознанию. Его внук Рэймон Девриен (1904‒1987), уроженец Петербурга, директор и администратор крупной страховой компании, президент Торгово-промышленной палаты кантона Во, жил с семьёй в большом доме в лозаннском пригороде Пюйи. Хотя, в отличие от других семей русских швейцарцев, Девриены православными не стали и русских жён и матерей в их семье не нашлось, они оставались настоящими русскими патриотами и чтили традиции земляков своей второй родины.

Рэймон Девриен предложил русскому храму переехать в его дом. С чьей-то лёгкой руки в материалах о доме Девриенов почему-то писали, что дом этот или похож, или даже является копией дома Московского генерал-губернатора, известного затем всем как Моссовет, а потом как мэрия Москвы. Всякий, кто знает московское здание и хоть раз видел дом Девриенов, в этом засомневается: их роднит, наверное, только некоторое количество красного кирпича на фасаде дома в Пюйи. И к тому же зачем было петербуржцам Девриенам прославлять какое-то московское здание?

Храму было безвозмездно предоставлено подвальное помещение с отдельным входом, размером примерно в 50 м2, состоящее из прихожей, коридора и комнаты примерно в 20 м2. В комнате поставили алтарную перегородку и обустроили крохотный алтарь. Так православные русской традиции обрели в Лозанне свой дом (формально это была территория коммуны Пюйи, но со времён оных повелось говорить: «храм в Лозанне»). Здесь молились, встречались, знакомили с православной верой и потерянной Россией новые поколения как потомков эмигрантов, так и обратившихся к вере местных уроженцев. Здесь вокруг сначала протоиерея Игоря Троянова, а затем его преемника протоиерея Петра Кантакузена, ставшего с 1993 года епископом под именем Амвросий (1947‒2009), жила полной жизнью маленькая община. Здесь служил, в бытность свою правящим архиереем в Западной Европе, великий подвижник XX века, «апостол русского рассеяния» Святитель Иоанн Шанхайский. Ни низкий потолок, ни полутёмное помещение, ни бытовые неудобства не смущали верных.

Создалось необычное положение: один приход использовал два храма. Старый просторный в Веве, где в те годы служили на Страстную седмицу, Пасху, Рождество, некоторые большие праздники ‒ то есть тогда, когда в храм приходило очень много людей, к приходу отношения не имевших, считая зевак и туристов. И маленький домовый, непритязательный, с фанерным иконостасом, повешенными на нём пожертвованными иконами и Царскими вратами, которые были унаследованы от разобранного храма в женевском доме, где перед переездом в Америку проживало в 1945‒1946 гг. монашеское братство преподобного Иова Почаевского. Но с маленькой общиной единомышленников, которые собирались там каждую субботу и воскресенье.

Время шло. Община росла, прежде всего за счёт новообращённых швейцарцев, французов и представителей других наций. Материальное положение выправлялось, социальная защищённость тоже росла. Люди заводили автомобили, и уже почти не оставалось тех, кто по материальным причинам не мог себе позволить поехать в Веве. Появилась нужда в большом храме, количество служб в Веве стало увеличиваться, а в Лозанне уменьшаться. К 2000 году в Лозанне служили примерно один раз в пять недель, очень часто в рабочие дни, когда открывать и особенно отапливать вевейский храм ради потенциально немногого числа молящихся было нецелесообразно. Во второй день Рождества, 8 января, на престольный праздник храма, туда регулярно приезжал женевский архиепископ Антоний (Бартошевич, 1910‒1993). От храма не отказывались, ибо он был намоленным святым местом, живой памятью о прежних временах эмигрантских мытарств. К тому же никто из подвала общину не гнал и аренду платить было не надо. Правда, по воспоминаниям епископа Амвросия, в 1987 году, после кончины Рэймона Девриена, община переживала беспокойные дни, ибо все боялись, что наследники Девриена попросят храм выехать. Однако всё обошлось: дети старого Девриена не просто попросили общину остаться, а посчитали существование храма за большую честь и благословение для их дома. Владельцев дома регулярно поздравляли, посылали куличи на Пасху, а они при этом жили своей жизнью, в подвал не спускались, в дела общины не вмешивались, но и никакой платы не брали.

Новым прихожанам из России и других стран, где православные храмы ассоциировались с размахом и куполами, было трудно понять, почему тесный подвал без туалета продолжали использовать, в то время как пустым стоял большой Свято-Варваринский храм в Веве (за всю историю никогда в Веве и Лозанне не проводилось служб одновременно). Недоумевали даже те, кого подвал не смущал ‒ в Берне, Цюрихе и Базеле, если брать только Швейцарию, приходы Зарубежной Церкви тоже ютятся в подвалах. Но там других помещений в принципе не было. Здесь же нелогичным было именно «простаивание» просторного храма на расстоянии всего в двадцать километров. Особенно это смущало на воскресных литургиях, когда в Лозанне было не протолкнуться.

Время, однако, брало своё. И в 2010-е годы в Пюйи совершалось совсем мало литургий ‒ всё больше вечерние богослужения перед праздниками в середине недели, а также водосвятие в накануне праздника Крещения, чтение Покаянного канона на первой неделе Великого поста, пасхальная вечерня в сам день Пасхи. А затем произошло то, что рано или поздно должно было произойти. Проживавший в доме Жан-Николя Девриен сын Рэймона скончался в начале 2016 года. Дом долго стоял пустым и, наконец, в августе 2017 года наследники покойного (а имущество состояло в собственности всей семьи, у него оказалось много владельцев) объявили приходу, что дом будет выставлен на продажу и посему до конца сентября помещение следует освободить…

Переворачивается целая страница истории русской и православной общины Лозанны. Она, строго говоря, могла перевернуться уже и пятьдесят, и тридцать, и десять лет назад, но Провидению было угодно сделать это именно сейчас.