«Самсон и Далила» на женевской сцене |«Samson and Delilah» on the Geneva Stage

Честно скажу: увидев афишу спектакля, я содрогнулась. Название оперы – на бритом затылке? Как это понимать в преломлении к библейскому сюжету? Или в постановке, которая, согласно либретто, должна начаться с хора евреев, будут орудовать скинхеды? Вопросы зароились в голове, как муравьи. Мы решили не строить догадки, а получить ответы, посмотрев спектакль. Что вчера и сделали.

Но совершим небольшой экскурс в историю. Камиль Сен-Санс, один из крупнейших французских композиторов, был не очень оригинален, согласившись, в 1869 году, писать музыку на либретто своего кузена, Фердинанда Лемера, вдохновленного ветхозаветной притчей о Самсоне и Далиле. По подсчетам американского музыковеда Генри У. Саймона, до Сен-Санса к этому сюжету обращались уже 11 его коллег, и это не считая генделевской интерпретации драмы Мильтона.

Поначалу Камиль Сен-Санс тоже собирался писать ораторию в стиле Генделя и Мендельсона. Но из-под его пера вышла – после двухлетнего перерыва в работе из-за франко-прусской войны – классическая опера à la française, с запоминающимися сольными номерами, хорами и даже балетом. Некоторым современникам композитора такая трактовка библейского сюжета не понравилась: лишь тринадцать лет спустя после премьеры, с легкой руки Листа, в Веймаре в 1877 году опера была поставлена на сцене парижской Гранд-опера и с тех пор ее не покидает. (Увы, Полина Виардо, для которой роль Далилы создавалась, исполнить ее уже не смогла.) В англосаксонском мире произведение шло в виде оратории, но не по желанию автора, а потому, что в Англии действовал закон, а в Америке было распространено твердое предубеждение против изображения библейских героев на сцене. В России опера впервые прозвучала в 1893 году в Петербурге в исполнении французской труппы под управлением дирижера Э. Колонна. Через три года она была поставлена в петербургском Мариинском театре, а в в 1901 году прошла постановка в Москве, на сцене Нового театра, под управлением того же Э. Колонна.  В 2003 году Валерий Гергиев предпринял новую постановку в Мариинке, в партии Далёилы с потрясающим успехом выступила тогда Ольга Бородина.

Предлагаемая в Женеве версия достойна этого города по своей интернациональности: французский композитор, английский режиссер, «опробовавший» свое видение в прошлом году в берлинской "Дейче Опер", 79-летний французский дирижер Мишель Плассон, латышский тенор Александр Антоненко и польская сопрано Малгоржата Валевска в главных партиях.

В Берлине постановка провалилась. Не помогли даже такие великолепные исполнители, как Хосе Кура и Васелина Казарова. «Финальное негодующее «бу!» немецкой публики выходило за рамки принятого, и в воздухе «Дойче Опер» явственно пахло скандалом», писала тогда корреспондент «Новых известий» Татьяна Смирнова-Бодянская. Правда, как мы узнали из информированного источника, дело было не только в самой постановке, но и в несложившихся личных отношениях между ее участниками.

Очевидно, Патрик Кинмонт, художник по образованию, получивший известность благодаря своим работам дизайнера и модельера, и автор потрясшей модельный мир 2007 года коллекции «Французские костюмы XVII–XVIII веков», сделал выводы из берлинского опыта. По его собственным словам в интервью Женевской опере, в постановку были внесены коррективы.

Как и господин Кинмонт, мы исходим из того, что «каждый зритель, пришедший на спектакль, имеет представление о притче о Самсоне и Далиле». Поэтому очертим лишь схему происходящего. Дело происходит в 1150 году до н.э. в палестинском городе Газа, где израильтяне находятся в рабстве у филистимлян. В первом действии иудеи, возглавляемые Самсоном, изгоняют филистимлян из Газы. Жрица храма Дагона  Далила знакомится с Самсоном, и он не в силах противостоять ее обаянию. Во втором действии Самсон открывает ей тайну своей силы, и она обрезает его волосы. «И усыпила его [Далила] на коленях своих, и призвала человека, и велела ему остричь семь кос головы его. И начал он ослабевать, и отступила от него сила его».  (Суд.16:19) Утративший свою силу Самсон был захвачен филистимлянами, ослеплён, закован в цепи и брошен в темницу. В третьем действии выведенный из темницы Самсон, после пыток и ослепления, обрушивает храм Дагона на своих мучителей, но не изменяет своей вере.

Кинмонт явно не ощущает груза лет, прошедших с момента создания, так сказать, «литературной основы» его постановки, его герои вполне современны. Вот, как он их описывает: «Самсон – харизматичный лидер, Далила – крайне сложный и эротичный персонаж, умеющий подчинять себе». Заметим, что Рубенс, которого от описываемых событий отделяло на четыре столетия меньше, чем Кинмонта, особых сложностей в личности Далилы не усмотрел.  На своей знаменитой картине 1609 года он изобразил бордель.  Но взгляды, конечно, меняются.

Понятно, что, говоря об опере, либретто которой начинается со слов «действие происходит в палестинском городе Газа», невозможно обойти стороной современный вопрос. И Кинмонт, надо отдать ему должное, ставит его ребром. «Невозможно ставить оперу, которая рассказывает о народе Израиля, не учитывая истории Израиля. Кто-то скажет, что память Холокоста уже достаточно почтили… Но произведение как «Самсон и Далила» не позволяет этой теме пройти незамеченной… Если не проводить параллелей с Холокостом, то это приведет чуть ли ни к его отрицанию».

Всей этой информацией мы располагали до похода на премьеру, состоявшуюся в среду. Совпали ли ожидания с увиденным и услышанным? И да, и нет.

Увы, опять мрачное серо-черное оформление. С другой стороны, чему же радоваться – на дворе война, франко-прусская. В самом начале, видимо, как обещание светлого будущего, на сцене возникает будуар, по всей вероятности, Далилы – так воплощен Храм Дагона. Странно, конечно, что французские солдаты хором возносят молитву богу Израиля, а другой хор, «Гимн радости», звучит на фоне поминальной процессии. Самсон выглядит гораздо убедительнее в свободной блузе, чем в цилиндре. Но все это еще можно списать на счет творческой фантазии постановщика.

Хуже другое: среднее исполнение всего ансамбля, от оркестра до большинства солистов. Тяжело и скучно. На общем фоне лучше всех – объективно! – выглядел Александр Антоненко, и по внешним, и по вокальным данным оказавшийся на уровне. Голос Далилы  (М. Валевска) слишком вибрировал, а Верховный жрец Дагона (Ален Вернес), обладатель прекрасной, достойной Жозе ван Дамма дикции, так и просто не дотягивал верхних нот.

Что же касается ассоциаций с Холокостом, то при всем глубочайшем уважении к этой теме, они показались нам притянутыми за уши, а присутствие на сцене печально известных вагонов для скота смущает неподготовленного зрителя: о какой же войне все-таки идет речь?

За этим следует еще один вопрос. Почему директор оперы, деятельность которого и без того активно критикуется, из всех имеющихся постановок выбрал для показа в Женеве именно эту: надуманную, противоречивую и однажды уже освистанную?!

От редакции: Спектакль останется в афише Женевской оперы до 21 ноября, вы можете заказать билеты на сайте театра. А интервью с Александром Антоненко, исполнителем партии Самсона, мы предложим вашему вниманию в среду, 14 ноября, в рубрике «Наши люди».