«История, память, пространство в (пост)советской культуре» |«Histoire, mémoire, espace dans la culture (post-)soviétique»

Изначальная программа конференции претерпела некоторые вынужденные изменения: первый докладчик, филолог и глава издательского дома «Новое литературное обозрение» Ирина Прохорова не смогла приехать из-за болезни, а почетный профессор русской литературы Лозаннского университета Леонид Геллер, доклад которого должен был конференцию завершать, оказался в ловушке транспортных забастовок в Париже. 


Первый день заседаний открыла Анна Разувалова (Институт русской литературы (Пушкинский дом) РАН, Санкт-Петербург) с докладом «"Восстание"  Николая В. Кононова: трансформации постсоветского языка памяти в docufuction-жанрах», посвященным характерным тенденциям в развитии литературного сегмента постсоветской культурной памяти и персонажам, которые ее формируют и трансформируют. В центре внимания докладчицы оказался документальный роман журналиста и писателя Николая Кононова об истории заключенного ГУЛАГа Сергея Соловьева – автора программы Демократической партии России, одного из руководителей Норильского восстания 1953 года. Тип письма, к которому Кононов прибегает в «Восстании», – docufiction – создание историй, вырастающих из документа: писатель работал в архивах правозащитной организации «Мемориал» (там он нашел, в частности, сонник Сергея Соловьева), а также провел собственное расследование. Критические баталии вокруг романа Кононова были спровоцированы во многом именно такой жанровой дефиницией, поскольку она заставляет задуматься о том, может ли документ быть гарантией подлинности в эпоху постправды и, правомерно ли, претендуя на документальность, писать роман от первого лица? 


Анастасия де Ля Фортель в своем докладе «Неальтернативная история Владимира Шарова» поставила вопрос о том, как фантасмагорические репрезентации прошлого в текстах Шарова сочетаются с его собственным самоопределением как автора-реалиста. Докладчица показала, что шаровская концепция историографии противостоит традиционной и история, в его понимании, представляет собой совокупность как реализованных, так и нереализованных ее возможностей. Прошлое в шаровских текстах теряет определенность и материальность, оно открыто для перемен и не равно самому себе. Именно такое осмысление истории определяет и художественную конструкцию романов Шарова, в частности – неконвенциональное «боковое» прочтение истории русского террора в романе «Воскрешение Лазаря». 

В докладе Евгении Вежлян (Российский государственный гуманитарный университет, Москва) «Память и история в текстах поколения 1980-х – 1990-х» рассматривались методы работы с исторической памятью, а точнее, с памятью о советском прошлом, у авторов постсоветских поколений. Докладчица проанализировала, как в романах молодых прозаиков (например, «Раунд» Анны Немзер и «Завод "Свобода"» Ксении Букши), в которых противопоставление истории как "ничьей" и "объективной" фактичности и "памяти" становится идеологически, а не только теоретически значимым, – моделируется свидетельство и конструируются рамки памяти. 


Ришар Медлингер (Лозаннский университет) в своем докладе «Память как театральное свидетельство: между фикцией и прожитым» («La mémoire comme témoignage théâtral: entre fiction et vécu») проанализировал пьесу Александра Солженицына «Республика труда» (другое название «Олень и шалашовка», 1954) как свидетельство, конструируемое на пересечениях между реальностью и фикцией: с одной стороны, Солженицын рассказывает о своем собственным опыте, о том, что довелось пережить лично ему и о тех, кого он лично знал; с другой же, он использует элементы литературной репрезентации строительства Беломорско-Балтийского канала из пьесы Николая Погодина «Аристократы» (1934), разоблачая их лживость. 


Второй день конференции открылся докладами Эдуарда Надточия (Лозаннский университет) и Юлии Ильчук (Стэндфордский университет), посвященными творчеству ведущих современных украинских авторов – Сергея Жадана и Владимира Рафеенко. Эдуард Надточий – «Мнемотехничекие топологии Сергея Жадана: от «Ворошиловграда» к «Интернату» – сопоставил два романа и продемонстрировал как некоторые константы, так и эволюцию поэтики Жадана. С одной стороны, он выдвинул тезис о противостоянии Жадана (и современной украинской литературы вообще) гностически-эсхатологическим мотивам российской литературы. С другой, разобрал номадически-анархистский посыл в творчестве Жадана, эволюционирующий от поэтики Гуляй-поля к поэтике руин. Он также подробно остановился в своем докладе на политиках памяти, обеспечивающих Жадану позитивное топологическое размещение героев в том, что сохраняет все черты не-места. Не-место у Жадана превращается в позитивный источник связывания героев с территорией.

Юлия Ильчук же в своем докладе «The Poetics of Forgetting: Serhii Zhadan and Volodymyr Rafeenko on the War in the Donbas» рассказала о некоторых стратегиях и примерах «творческого забывания» (creative forgetting) в военной поэзии и прозе Сергея Жадана и Владимира Рафеенко. Работа с памятью беженцев неразрывно связана с забвением травмирующего прошлого и с трансформацией старой идентичности. Эта идея составляет как тематическое, так и эстетическое ядро прокомментированных​​ американским профессором текстов. Если у Жадана забвение приносит примирение с внешней реальностью, то у Рафеенко оно фигурирует как воображаемый и творческий, созидающий и освобождающий личность акт, который помогает преодолеть перегрузку чувств и памяти. Оба автора разрабатывают эту проблематику посредством двух архетипических сюжетов. Жадан – через универсальную историю возвращения героя домой (homecoming) новым, изменившимся человеком. Рафеенко – через историю метаморфозы героя, раскрывающей тонкую связь между разумом, телом и духом, природным и сверхъестественным, прошлым и настоящим.

Доклад Ольги Бурениной-Петровой (Цюрихский университет) ««Да исчезнут всякие памятники»: постанархизм и искусство 1990-х гг.» был посвящен возрождению анархизма в рамках оппозиционных инициатив конца 1980-х-начала1990-х гг. В этот период анархизм вновь начинает пониматься в художественно-эстетических терминах и соотноситься с художественным направлением. Эстетический пафос художников–анархистов был направлен на освобождение от памяти о каноне. На примере движений Э.Т.И., зАиБи, экоанархистов, анархо-панков и др. Ольга Буренина показала, что отрицание государственной власти понималось художниками-акционистами как освобождение от диктующей иерархию канонической власти нормы, воплощенной в разного рода памятниках и монументах.

В докладе Константина Богданова (ИРЛИ (Пушкинский дом) РАН, Санкт-Петербург) «Товарный фетишизм и память о не/советском» речь шла об анализе товарного фетишизма в СССР – на примере ценности западной жевательной резинки. Понимание ее значительности и важности на первый взгляд затруднительно, ведь по достоинству этот товар мог быть в полной мере оценен только определенной социальной группой – ленинградскими мальчиками-подростками 1970-х годов (в своем докладе Константин Богданов обращается и к автоэтнографии – описанию и осмыслению собственного юношеского опыта фарцовки, созданию «фирм», постоянного риска). Как многие помнят, понятие товарного фетишизма было очень важным как для политэкономии Маркса, так и для идеологии Советского Союза, объявившего товарному фетишизму войну. Но вот парадокс – именно там понятие фетишизма вернулось к своему первоначальному значению, введенному ещё Шарлем де Броссом – сладкий полимер стал настоящим предметом культа, наделялся огромной символической ценностью, несопоставимой со стоимостью жевательной резинки. Эта последняя в подростковой культуре выступала маркером другого, неизвестного заграничного мира – со всеми его искушениями. 


В своем докладе «Неверная память. Время и место забвения» Михаил Маяцкий (Лозаннский университет) философскую Urszene (первосцену) памяти и забвения помещает в "фармацию" Платона, в новейшее время реактулизованную Жаком Деррида: письмо выступает той опорой памяти, которая одновременно ее поддерживает и губит. Поэтому в любом «памятнике» таится и угроза забвения, затемнения, вытеснения. Медийное нарастание «подпорок» неизбежно увязано с «ухудшением» живой памяти. Симптоматична амбивалентность докладчика по отношению к личному дневнику, который воспринимается им как угроза памяти и источник ложных воспоминаний. Своей «плохой памяти» Михаил Маяцкий неожиданно находит союзника в лице автора-рассказчика «Памяти памяти». Книга Марии Степановой – отнюдь не восстановленная в семейной памяти сага (как иногда ее толкуют), но куда больше нередко ироничное размышление о неверной памяти, о принципиальной лакунарности, невосстановимости, сконструированности всякой памяти.

Последний доклад «Ложь как память, память как призрак во дворце культуры» Леонида Геллера из-за отсутствия самого выступающего был прочитан Анастасией де Ля Фортель. В нем речь шла о разнообразных классификациях памяти, охватывающих явления трех уровней: уровень нейрофизиологических процессов; социальный уровень «мест памяти» и «коллективной памяти» Мориса Хальбвакса и уровень мнемотехники – «искусства памяти», которое перебрасывает мост между индивидуальным и коллективным. Так же, Леонид Геллер остановился на некоторых неожиданных поворотах в изучении памяти и, в частности, предложил задуматься над возможностью интерпретации лжи как памяти – во лжи содержится то, о чем она пытается умолчать, тем самым давая ей возможность не стирать, а, наоборот, хранить следы прошлого.

Во время конференции прошла также творческая встреча с хорошо знакомым швейцарской публике писателем Михаилом Шишкиным, который рассказал о своем цифровом проекте-книге «Tote Seelen, lebende Nasen» («Мертвые души, живые носы») и о книге «Frieden oder Krieg. Russland und der Westen – eine Annäherung» («Мир или война. Россия и Запад»), написанной в соавторстве с журналистом Фрицом Плейтгенoм (Fritz Pleitgen). Оба издания вышли на немецком языке и посвящены объяснению русской культуры и истории иностранному читателю. 


В продолжение же литературной линии конференции Михаил Шишкин прочитал отрывки из своей новой книги – сборника эссе «Буква на снегу», среди которых – «Бегун и корабль», посвященное его другу, писателю Владимиру Шарову, об «альтернативной» истории которого прозвучал доклад на конференции. В этом эссе Шишкин высказал много удивительно точных и тонких замечаний о творчестве и личности писателя, пришедшего в литературу из истории и сделавшего память о ГУЛАГе основной темой своих романов. В частности, он пишет: «Для нас прошлое – картинки в школьном учебнике, фильмы с ряжеными актерами в париках, допотопные пушки у входа в курортный музей, жерла которых забиты стаканчиками от мороженого, или дискуссии экспертов о цифрах потерь в войнах и голодоморах, которые то ли были, то ли нет. Для тебя прошлое – это карта, на которой видно, как образуются исторические ураганы, откуда и куда текут реки крови. Так метеоролог видит на снимках из космоса, как возникают циклоны и антициклоны, штормы и смерчи, которые принесут людям потери и несчастья, но он не в силах ни остановить гибель и разрушения, ни ослабить мощь стихии. Он может лишь понимать и предупреждать». 


В заключении двух насыщенных заседаниями, дискуссиями и общением дней, Анастасии де Ля Фортель уточнила, что декабрьская конференция (ее материалы выйдут сборником в серии Studia Slavica Lausannensia московского издательства ОГИ) – первое в ряду планируемых кафедрой мероприятий, которые будут посвящены анализу мемориальных парадигм, формируемых современной постсоветской – русской, украинской и др. –  литературой. Именно литература и искусство являются сегодня в России и в других странах, освободившихся от ига советской Империи, территорией par excellence, где осуществляется сознательная и продуктивная работа памяти (психоанализ говорит о «проработке») о травматическом тоталитарном прошлом.