Анжелика Балабанова – падчерица русской революции. Часть 2 |Angelica Balabanova – la fille mal aimée de la Révolution russe. Partie 2

Первая часть нашего рассказа закончилась здесь.

Ни он, ни она и никто не знает, что благодаря ее доброте жалкий мальчик освоится, станет политиком и... совершит, как пишет Анжелика, «самое позорное предательство нашего времени». Но разве можно было разглядеть в робком юнце будущего дуче?!

Анжелика вместе с Бенито (а фактически за него) переводит текст Каутского. Она видит: такой труд тешит его амбиции. Физический же труд он презирает: ненавидя хозяев жизни, он не хочет быть пролетарием. Бедность рождает в нем чувство ущербности и жалости к себе. Однако дела идут на лад, и он решает, что всплыл со «дна». Где его робость? Теперь он, читавший лишь «Коммунистический манифест», спорит со знатоками Маркса.

Парень горд, что его отец-самоучка, бывший анархист, «ученик Бакунина», дал ему имена Бенито, Андреа и Амилькаре в честь революционеров – Бенито Хуареса, Андреа Косты и Амилькаре Чиприани. Он рос среди бунтарей. Его бунт – отзвук их рассказов о драках с жандармами. Буйного эгоизма в нем больше, чем жажды социальной справедливости,  чувство второсортности рождает жажду реванша. Он много говорит о себе, о лишениях в детстве и, после бегства с родины, о редких заработках, голоде, арестах… Твердит, что искал работу на стройках, но мешали болезнь и полиция; рассказывает об изгнании из Берна за участие в стачке.

Ему близки взгляды Макса Штирнера и Ницше, славящих волю и мощь героя, а не масс. Его влечет революционер-заговорщик Бланки, и именно в этом ключ к планам Муссолини.

Рабочие высмеивают его, а Анжелика жалеет. Думает: эгоизм и тяга к силе – компенсация слабости. Он – убеждает она себя – еще ощутит равенство с товарищами, их понимание и признание, и тогда спесь уйдет. Дисциплина и труд сделают болтуна борцом. И она окажется права: его жизнь станет борьбой. Борьбой за проект «Муссолини».

Он исправляет свою дикцию и становится заметным оратором. Но его речи так грубы, что власти его высылают. Дома он обретает известность, учреждает газету «Лотта ди Классе» («Классовая борьба»). В 1912-м его делают главным редактором главного органа социалистов «Аванти!» А заместителем… Балабанову. За ее опыт и авторитет.

Она видит: старалась не зря – теперь он видный деятель и редактор, за год увеличивший тираж газеты вдвое. Живут они рядом. Заботы мешают ей замечать слухи об их романе, обсуждаемом и по сей день, хотя сплетни не подтверждают ни документы, ни воспоминания современников.

Не видит Анжелика и того, что успех не исцелил Бенито от тщеславия. Трудно сказать, какой бы стала его карьера, если бы не мировая война. В отличие от товарищей, он выступает за участие в ней Италии и покидает «Аванти!».

– Вы предаете партию, спасшую вас от моральной и физической нищеты. Вы предаете веру, сделавшую из вас человека и революционера, дала вам достоинство и идеалы , – с презрением бросает ему Балабанова. 

Теперь он для нее – предатель. Больше они не встретятся.  

Женева

Но вернемся на несколько лет назад.

«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» В начале XX века Швейцария – воплощение этого девиза. Здесь много беглецов из России, их столица – Женева. Эсеры, меньшевики, большевики – у всех здесь есть организации, сторонники и газеты. И все борются за позиции в своих партиях, внимание политиков и деньги спонсоров. Конкуренция остра, споры легко переходят в ссоры. Царский произвол будоражит общественное мнение альпийской республики, и эмигранты вхожи в высокие сферы, где модно быть другом русской свободы.

Многие идут в университет не ради знаний, а чтобы включиться в борьбу с тиранией. Они составляют «группы поддержки», собирают деньги, продают литературу… Глава одной из групп, Георгий Чичерин. станет советским комиссаром иностранных дел.

От других эмигрантов русских отличает азартность в политике и аскетизм в жизни. Даже те, кому доступен комфорт, пытаются жить, как народ, которому они хотят служить. Девушки стараются отличаться от богатых дам, одеваются просто, порой – нарочито безвкусно. Благополучные помогают бедным. Некоторые сердцем все еще скорее на берегах Невы, чем Роны и Лемана.

Анжелика следит за событиями 1905 года сперва с трепетом и надеждой, потом – с тревогой и ужасом: кровавое 9 января, забастовка в Питере, восстание в Севастополе, Пресня, Первая Дума, реакция, погромы, террор… Она старается пробудить в Швейцарии и Италии сочувствие к революции, выступает на сотнях митингов. Ее встречают с энтузиазмом. Она рассказывает о Марии Спиридоновой, посвятившей жизнь борьбе с царизмом. Когда люди слышат, что жандарм прижег ей руку папиросой, зал взрывается, слышны крики: «отомстим!», все встают. У входа сотни не попавших в зал, они рукоплещут. На улицах кричат: «Да здравствует русская революция!»

В Америке деньги на революцию собирает Максим Горький. В Италии Балабанова «поднимает» в три раза больше, хотя рабочие живут там куда хуже. Не зря французская писательница Мария Ляфон называет Анжелику «Калиостро в юбке» – порой та творит чудеса.

Война

Однако что-то не под силу и ей. Например, примирить социалистов-сторонников войны и ее противников. Считается, что все они за мир, но это не так. Интернационал готовится праздновать свою 50-ю годовщину на съезде в Вене в августе 1914-го. Ожидается, что его делегаты отвергнут войну и заявят воротилам: рабочие будут гибнуть только в бою за свою свободу. Однако выясняется, что многие поддерживают военные планы своих властей. Европа на краю большой крови, а вместо радостных людей в шикарной Вене дождливым днем 28 июля двадцать угрюмых членов Исполкома II Интернационала заседают в мрачном Брюсселе. Скоро Германия объявит войну России. Австрия уже направила ультиматум Сербии.

На повестке антивоенная программа, принятая предыдущим съездом. Но кто тогда знал, что мировое смертоубийство реально? А сейчас отчаяние растет с каждым словом.

Виктор Адлер говорит, что австрийцы не выступят против войны. В Германии военная истерия, сообщает Гуго Хаасе – один из депутатов Рейхстага, выступивших против военных кредитов. В 1919-м он погибнет от руки террориста. Кейр Гарди считает, что в Британии войну остановит всеобщая забастовка, но это – оптимизм одиночки.

Исполком намечает съезд в Париже, но он не состоится. Француз Жан Жорес не доложит товарищам о брюссельских решениях – его убьют. А пока он пишет воззвание к рабочим мира, чтобы вечером произнести свою самую яркую речь. После в городе будет долго звучать: «Долой войну, да здравствует мир!». Но уже скоро толпы прославят смерть.

Катастрофа надвигается стремительно. Спасая остатки движения, социалисты проводят встречу в Лугано. Она даст импульс новому движению – Циммервальдскому, столетие которого Наша Газета «отмечала» вместе с ее читателям, но о котором стоит напом мс нить, ведь с этого момента начинается особая, драматическая полоса и в личной истории Анжелики Балабановой, и в истории международного левого движения.

На тот момент спасти движение можно, лишь приняв простую правду: военный угар поглотил не всех, остаются люди и группы, верные принципам. Карл Либкнехт выступает в Рейхстаге с антивоенной декларацией, Анжелика передает ее в Италию для публикации в «Аванти!». Ее комната в Берне – штаб-квартира работы на благо мира. Сюда стекаются все несогласные с руководством своих партий и несут вести от немецких, австрийских и французских активистов, объединяющихся против войны.

Потребность в таком объединении очевидна, об этом убедительно пишет швейцарский журналист и социалист Роберт Гримм в газете Berner Tagwacht и предлагает созвать съезд противников войны. Подготовка идет в обстановке строгой секретности. Приезд 5 сентября 1915 года в городок Циммервальд делегатов из Болгарии, Венгрии, Германии, Голландии, Италии, Польши, России, Скандинавии, Франции, Швейцарии и Румынии удивляет всех. Это опасно – обсуждение с «врагами» антивоенных тем грозит обвинением в измене.

В русскую делегацию входят большевики, меньшевики и эсеры. Из 35 делегатов Ленин контролирует 8. Они назовут себя «циммервальдскими левыми». Большинство участников – за борьбу с войной, а единомышленники Ленина – за войну гражданскую и новый Интернационал. Их мало, но Ленин проявляет свойство, которое Анжелика до конца оценит в России: он бьется за каждый голос, споря c теми, кого точно не убедит. В России, наблюдая его вблизи, она поймет: Ленин рассматривает любого человека и событие, как стратег. Каждое слово, сказанное публично, имеет для него дальний политический смысл. Каждое действие – звено цепи, которое можно использовать. Философ Федор Степун пишет о нем: «Для… Ленина характернее всего то, что он, в сущности, не видел цели революции, а видел всегда только революцию как цель…» Но это будет позже.

Пока встречу в швейцарском Циммервальде начинают с подписания заявления делегатов Германии и Франции о том, что «эта война – не их война», и они готовы совместно работать на благо мира. А заканчивают единогласным принятием Манифеста: «Разжигатели войны лгут, утверждая, что война освободит угнетенные народы и послужит демократии. Они хоронят свободу своих народов, равно как и независимость других наций… Вам, мужчины и женщины труда, всем, кто страдает от войны и ради войны, мы говорим: “Вне границ, вне полей сражений и опустошенных стран, пролетарии всего мира, объединяйтесь!”»

Анжелика входит в созданный в Циммервальде Международный социалистический комитет. Через 15 лет она напишет: тогда в мире не было никакого социалистического движения, кроме Циммервальдского, заявлявшего: «Мы… собрались, чтобы восстановить международные связи рабочих, воззвать к их разуму и призвать к борьбе за мир».

Последователи Циммервальдской платформы выражают свою позицию в парламентах. В Германии всё больше депутатов голосуют против военных кредитов, а Балабанова тем временем готовит Второй съезд, который открылся 24 апреля 1916 года в Кинтале. (Об этом историческом событии Наша Газета тоже уже рассказывала.) Итоговый документ гласит: «Власти и пресса говорят, что войну нужно продолжать, чтобы покончить с милитаризмом. Не позволяйте себя обманывать. С милитаризмом любой страны может покончить только народ этой страны».

А война идет. И никто в мире не знает, как ее завершить. Но в Кинтале, по крайней мере, видят: это можно сделать, устранив ее причины.

Встреча завершается в первые часы 1 мая 1916 года. После 48 часов работы Анжелика предлагает дождаться утра Международного дня труда, дня единства рабочих.

Свершилось

В отличие от этого утра, ожидание революции казалось вечным. Февраль 1917-го не удивляет Балабанову. Может, чувства притупляет тяжелый грипп? А, может, неизбежность революции настолько очевидна для нее, что новость звучит как что-то закономерное? Вот так бывает: всю жизнь ждешь чего-то великого, оно свершается, а ты принимаешь его спокойно и деловито. Иностранцы ликуют, а ты спрашиваешь себя: что делать?

Конечно, ехать в Россию! Но как? И что потом? Пойдет ли страна путем развития индустрии и демократии? Или нужна более радикальная программа? Продолжит ли она войну? Об этом спорят везде, где есть русские.

В Цюрихе выступает Ленин. Анжелика знает его подход, и в мудрость других верит больше. Ей и в голову не приходит, что через семь месяцев этот лысый мужчина станет владыкой России. Пока он для нее просто лидер группы беженцев, и это мешает ей оценить его страшную мощь.
Эмигранты ищут путь в Россию через союзнические или нейтральные страны. Но Антанта помогать не хочет. Меньшевик Мартов предлагает немцам обменять их пленных на русских эмигрантов и пропустить их через Германию домой, однако план не принят. Ленин же о возвращении большевиков договаривается. Он готов на всё, чтоб ехать немедленно и с помощью своего союзника по Циммервальдскому движению
Фрицу Платтену получает от немцев разрешение для себя, Зиновьева, Радека и группы из примерно 20 человек проехать Германию в «экстерриториальном» поезде. Позже Анжелика поймет: прибыв в Россию первым, он получает фору в общении с массами.

После его отъезда секретарь Циммервальдской комиссии Роберт Гримм сообщает, что временное правительство оплатит проезд 200 эмигрантов из Швейцарии в Швецию. Мартов решает ехать: «если революция не положит конец войне, война убьет революцию». Их поезд не пломбируют, но выходить и говорить с немцами нельзя.

Анжелика едет с Мартовым, Аксельродом и Луначарским, будущим комиссаром образования. Среди них она – единственная видная участница европейского рабочего движения. Она ступает на родную землю, плача от радости и держа в руках красный шарф с девизом: «Да здравствует Циммервальд! Да здравствует русская революция!» На границе толпа поет «Интернационал». В столице товарищей встречает Чернов и члены Думы, а Анжелику один из братьев.

Она мало общалась с родными, чтобы не навлечь на них преследования властей. Порой встречалась с сестрой Анной на немецких и швейцарских курортах, но с начала войны не писала и ей. Не сообщила она и о приезде: брат узнал о нем из газет, и, встретив ее на вокзале, повез к Анне, которую Анжелика порой зовет мамой. В первые дни в Петрограде она живет у сестры и у брата.

Вникая в события, она видит: бизнес, приняв революцию, не хочет ее развития. На премьера Керенского давят правые силы. Солдаты бегут с фронта, заводы закрывают, транспорт расхлябан, продуктов мало. А люди не могут есть плакаты и газеты. Им нравится свобода с хлебом, и Ленин бросает им лозунг «Мира и хлеба!». Мощный рекламный девиз, отражающий их желания.

Конфликт власти, ведущей войну, и жаждущих мира людом всё острее. В Петрограде Совет издает «Условия мира русского народа». Главные: «мир без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов, созыв конференции социалистических партий и группировок всех стран». Многие видят ее основой циммервальдский процесс, но Ленин хочет рвать с Циммервальдским «центром» и строить III Интернационал.

Анжелика общается с ним и Троцким, видит не только их взаимную неприязнь, но и дар Троцкого поднимать массы силой темперамента и ума. Ей претит его высокомерие, но несмотря ни на что, она верит: только большевики спасут революцию.

Летом 1917-го она вступает в их партию, а осенью проводит в Стокгольме новую Циммервальскую конференцию – строит мост от русской революции к зарубежной поддержке. Узнав об октябрьском перевороте, она хочет сплотить рабочих мира в его поддержку и в борьбе против войны. Манифест конференции она публикует на 12 языках и шлет на все фронта, а сводки о событиях в России – во все газеты.

Ленин следит за ее действиями «с волнением и интересом». Он считает, что удержит власть, только если революция придет в Европу, и пишет Анжелике: «Дорогой товарищ, Ваша работа чрезвычайно важна... Мы рассчитываем на вас, как на человека, оказывающего нам самую действенную поддержку. Не думайте о средствах. Если нужно – тратьте миллионы, десятки миллионов. У нас много денег. …Некоторые курьеры не доставляют наши газеты вовремя. Пожалуйста, сообщите их имена. Эти саботажники будут расстреляны».

Она не сообщает… Пишет: это лишние траты. Но деньги шлют и требуют тратить их на просоветские группы и газеты. Она этого не одобряет. И средства идут через другие руки. «Я, – пишет Анжелика, – видела рождение коррупции международного движения».

В России Анжелика узнает: ее брат и сестра бежали из Петрограда в Одессу. А другой брат и его жена убиты в Чернигове мародерами, тело брата было разрублено на куски.
  
КОМИНТЕРН

Россия – в кровавом хаосе, и революция лишь отчасти оправдывает происходящее в глазах Анжелики. Она видит: террор входит в привычку, большевики борются с любой оппозицией просто – истребляют ее.

Это против ее взглядов. Она считает: если и возможна жертва ради спасения тысяч людей, то одна слеза и капля крови, пролитая без крайней нужды, – позор для проливших.

Ленин просит ее немедля приехать за город, где  оправляется от ранения, хочет знать новости с Запада. Он встречает ее расспросами, Ждет европейской революции, а после – мировой. Он неохотно говорит о покушении и накатившей следом волне «красного террора». А Анжелике порой приходится спасать от него невинно арестованных.

Вскоре, с огромным трудом, она выезжает в Швейцарию. На границе видит в газете новость: «Известная революционерка Балабанова везет из России миллионы, чтобы спровоцировать революцию в Швейцарии и Италии». То же – во многих газетах.

В Цюрихе к ней подходит незнакомец. Приглашает на обед.
– С какой стати? Я вас не знаю…
– Я, – говорит мужчина, – слышал, как вы щедры, синьора. И если бы вы одолжили мне небольшую сумму, то никогда не пожалели об этом. 60 000 франков. Сущий пустяк...

Ей предлагают купить дома, мебель, поместья. Выдавая себя за журналистов и заговорщиков, приходят агенты. А она едет в Берн праздновать годовщину Октября.

Всюду в Европе волнения. Швейцария в тревоге. Надвигается всеобщая стачка. Газеты пишут, что к ней подстрекает агент большевиков Балабанова. Ей грозит арест. И вот – стачка происходит. Всюду солдаты – Швейцария защищает демократию. Ее высылают.

В Москве Анжелика селится в отеле «Националь», где живут советские деятели. Она стыдится большого номера – хочет жить, как народ. Отвергает паек первой категории. В Кремле не обедает, хотя и может. Ее обед – суп из консервов, рыба и хлеб. Раз в неделю получает сахар, постное масло, изюм и селедку. А здоровье всё хуже. И ей прописывают диету из продуктов «Nestlé»: их присылают шведы для российских детей, и они есть на складах.

Склад – стратегический центр советской власти. Ей выдают меховую шубу, выделяют и машину. Никак не выходит жить, как народ. А вокруг насилие и голод. Не раз ее зовут выступать перед теми, кому обещали, но не дали хлеба.
Меж тем в Европе готовят съезд левых партий. Для Ленина это сигнал: возрождают ненавистный II Интернационал. Пора воплощать его мечту – Коминтерн. По радио активистов зовут на съезд в Москву: «под знаменем рабочих Советов, революционной борьбы за власть и диктатуру пролетариата, под знаменем III Интернационала, рабочие всех стран, объединяйтесь!» – пишет Троцкий. Он жаждет мировой революции. Анжелика тоже, хотя и видит ее иначе, но понимает это только на II съезде Коминтерна в 1920 году.

Балабанова следила за формированием его отделений со штаб-квартирой в Комиссариате иностранных дел. Почти все их члены – пленные, сидящие в России. По большей части, они вступают в партию, ожидая привилегий. Мало кто что-то знает о социализме. Но их готовят к работе – двоих хотят послать в Италию с мандатами Ленина и большими деньгами. Беседуя с ними, Анжелика видит, что о рабочем движении они не знают ничего.

Она просит: «Владимир Ильич, заберите у них деньги и мандаты. Они наживаются на революции. В Италии от них будет только вред». «Для развала социалистической партии, – отвечает он, – сгодятся».

 Анжелика видит: он считает ее партию вражеской и хочет разрушить, используя провокаторов, которых Коминтерн плодит, как мух. Сегодня их враг – капитал, завтра – профсоюзы, потом – противники Ленина, а после его смерти – большевики. «К 1937 году, – пишет она, – Октябрьскую революцию ликвидируют от имени “ленинизма”». Из Италии тем временем пишут: «посланцы революции» пьют в бардаках Милана.

Зимой 1919-го Балабанова едет в Киев как комиссар по иностранным делам как бы независимой, но подчиненной Москве Украины: отсюда легче продвигать Коминтерн. Его учреждают в марте 1919-го, объявив преемником Циммервальдского движения. А само движение хоронят: «Циммервальдский союз пережил свое назначение. Все, что в нем было революционного, переходит к Коммунистическому интернационалу».

Анжелика, как и ряд других участников, не признает это решение. В разгар споров на сцену выбегает делегат: запыхавшись, будто с поезда, он кричит, что прибыл из Европы. Говорит, что капитализм там рушится, массы восстают, мир на грани революции, он ждет, что Москва укажет путь к победе.

Эта речь меняет настроение. Зад возбужден, все требуют немедленно учредить III Интернационал. Мигом принимают резолюцию и выбирают вождей. Анжелика не голосует. Но Коминтерн – вот он.

Ленин рад. Он зовет рабочих мира «сплотиться под знаменем Советов и вести революционную борьбу за власть и диктатуру пролетариата». Организаторы ловко управляют людьми. Ленин, «рулящий» собранием, просит Анжелику объявить о вступлении в Коминтерн Итальянской социалистической партии. Но даже в возбуждении она не может этого сделать без мандата партии, а связи с ней нет. Ленин требует: «вы должны…» Но она не сдается.

Съезд завершен. Анжелика прощается с Троцким. А тот: «Как? Разве вы не знаете, что будете секретарем Интернационала?..» Она не успевает оглянуться, как стоит перед Лениным. Щуря глаз, как всегда, кодируя человека, он говорит: «Партийная дисциплина существует и для вас, дорогой товарищ. Это решение Центрального комитета».

Вечером – праздник, песни, энтузиазм… Чествуют товарища Балабанову –
Генерального секретаря. Потом она напишет, что «несколько минут чувствует себя очень счастливой», видит – «не напрасно жила». Восторг отодвигает сомнения на второй план. На следующий день приходит пора осваивать новое здание, штат секретарей, автомобили… Анжелика просит Ленина избавить ее от бюрократической рутины. «Не волнуйтесь, – утешает он, – Вам поможет товарищ Воровский. И, надеюсь, вы не будете создавать нам трудности в отношении тех, с кем должны сотрудничать».

Коминтерн возглавляет Зиновьев. Анжелика пишет о нем, как о самом презренном человеке, какого встречала в жизни. После Муссолини. Он – послушное орудие Ленина, и ради личных целей готов на любой маневр, раскол, клевету и интригу. Но Балабанова не хочет покупать людей и разваливать партии, строя на руинах секты, послушные Москве.
Ее путь – агитация и помощь. Она считает, что методы Зиновьева опасны, а его сотрудники – авантюристы, везущие на тайные задания огромные суммы и, «греясь в лучах славы Октябрьской революции», учреждающие искусственные партии.

Коммунистический интернационал становится бюрократической конторой еще до рождения настоящего движения. Меж тем, имя Балабановой используют в документах и воззваниях, о которых она даже не знает. Их выпускает Зиновьев и одобряет Ленин. А ей говорят: товарищ, к чему формальности? Вы – член партии, надо принимать ее решения. И тут Анжелика видит: она – не более чем декорация подрывной организации. Но эта роль – не для нее.

Разлом

Балабанова не может совместить восторг от революции как возможности воплотить идею свободного труда с разочарованием в ее вождях и методах. Она вновь на Украине – в краю террора, атаманов и погромов. Белые, красные, Махно сменяют друг друга в крови и ужасе. Анжелика не раз спасает невинно арестованных, но не может помочь сестре, сына которой против воли призывают в Красную армию. Выручает приход белых – сестра с семьей бежит в Турцию. Спустя годы, встретив племянника в Париже, Анжелика узнает: его родители умерли в Стамбуле.

Сочувствие Анжелики чужому горю многих раздражает. «Неужели, – спрашивает ее Ленин, – вас жизнь ничему не научила?» Ей дик этот вопрос. Она считает его политику недостойной народной власти. И спорит с ним, Зиновьевым, самим Дзержинским. Но они будто и не слышат. На II съезде Коминтерна Ленин стремится всюду создать послушные копии своей партии. Его главный тезис: «классовая борьба перерастает в гражданскую». Но против выступают делегаты из Англии, Голландии и Италии. На них льют ушаты грязи. Это противоречит этике Циммервальда, поэтому на заседания III конгресса Коминтерна Балабанова ходит уже не как участник, а как гость. А Ленину говорит: «Я здесь, чтобы подчеркнуть, что бойкотирую съезд».

В 1921 году социалистов Италии удается расколоть, что облегчает победу фашистов и губит рабочее движение. На грани нервного срыва, Анжелика хочет покинуть Россию и нежданно встречает понимание Ленина. Он выписывает ей удостоверение: «Товарищ Анжелика Балабанова в течение многих лет была членом партии. Она одна из самых выдающихся активистов Коммунистического интернационала. Вл. Ленин».

Правда потом ее пытаются удержать соблазнительными посулами и проволочками. Но дают, наконец, бумагу с грифом «Совершенно секретно»: «Товарищу Балабановой разрешается покинуть Россию под свою ответственность. Ей запрещается выражать свое мнение в устной или письменной форме по итальянскому вопросу». 
Зимой 1921 года, через четыре с половиной года после того, как прибыла в Россию с надеждой, Анжелика покидает ее с горечью.

… Революция, любимая ею, как мать, оборачивается мачехой. В СССР фактически в день отъезда ее вычеркивают из истории, однако в мире продолжают считать исторической личностью. Ее помнят в США и Европе – Австрии, Бельгии, Швейцарии, Франции, а в Италии до сих пор называют «невероятная Анжелика»...

Как часто бывает с такими людьми, в ее судьбе есть белые пятна. Одни сомневаются в ее недолгом браке. Иные – в еврейском происхождении. Кто-то считает, что звали ее Ангелина. Есть неясности с фамилией...

Порой всплывает легенда о романе с главой итальянских фашистов. В фильме «Анжелика Балабанова. Русская жена для Муссолини», вышедшем в 2012 году, сообщают, что это – главная тайна ее жизни. Журналист Амедео ла Маттина объявляет, что в 1904-м Анжелика и Бенито «стали любовниками». Говорит, его старшую дочь Эдду родила не первая жена Ида Дальзер, а Балабанова, но, порвав с Бенито, оставила и ребенка… Доказательства подобных утверждений приводятся лишь косвенные. Точно мы знаем одно: когда Бенито становится дуче, Анжелика говорит: «я отрекаюсь от него навсегда».

После отъезда из России ее жизненный курс проляжет через много стран, включая Швейцарию. Вторую мировую войну она переживет в США, а вернувшись в Италию, окончит дни в рабочей семье Джанелли, то рыдая о жизни, отданной борьбе, то восклицая: «Нет! Все было правильно… Жаль только, нет семьи». А за пару минут до кончины попросит прощения у матери и уйдет, целуя воздух и повторяя: мамочка, мамочка…

В 1965 году Angelika Balabanoff, невероятную Анжелику, похоронят в Риме.

Она оставит по себе добрую память, статьи и подробные мемуары «Моя жизнь – борьба». Но самое необычное в ее наследии – стихи. Тягу к ним она откроет, покинув Москву. Друзья признают ее талант, и она начнет писать – легко, на разных языках…

Предстоящие годы тяжелы. Сотни ее друзей поглотят пламя Второй мировой, нацистские лагеря, итальянские тюрьмы, сталинский террор. «Слишком часто… приходится писать слова прощания с мертвыми, и слишком часто эти люди умирают насильственной смертью… Такое сейчас время», – напишет в 1938 году современник Балабановой, революционер и писатель Виктор Серж – человек редкого дарования, большой судьбы и суровой боли. Боли, которая была с ним всегда.

Как была она с Балабновой. Стоит всмотреться, и вся ее жизнь предстанет этой болью,  почти выносимой бедой, с которой она свыклась и как бы не замечает, но которую едва сдерживает ее душа. А когда она вырывается, то изливается потоком слез. Ими она и пишет книгу стихов, которую так и назовет: «Слезы» .

В ее строках звучит нечто не высказанное ни в беседах, ни письмах, ни в речах.
 
Я много жизней прожила,
Себя, других огнем я жгла.
Огнем поныне я горю.
Я счастья народного прекрасную зарю
Во мгле заката серого видала,
Сестру и брата призывала
К заре итти . И цепи я молила сбросить
Всех тех, кто в рабстве еще носит
Их.
<…>
И жизни чашу мы до дна
Испили.
И горькою, и сладкою была
Она,
И жалко нам тех стариков,
Бездушных, алчных стариков,
Которым не дана
Ни жажда та,
Ни чаша та.

Вена, 18 мая 1924 г.


От редакции: Редакция Нашей Газеты.ch благодарит Ивана Грезина и Кирилла Букетова за помощь в поиске редких фотографий.