Дмитрий Башкиров: Педагогика на вырост |Dmitry Bashkirov: Teaching to Reach Distant Goals

Глядя на этого поджарого, аскетичного вида мужчину, ловящего каждую свободную минуту, чтобы вместе с женой Наташей подняться в горы (причем именно подняться пешком, а не въехать на подъемнике!), ведущего занятия с такой бешеной энергией и эмоциональностью, что начинаешь волноваться и за профессора, и за учеников, ни за что не догадаешься, что в этом году Дмитрию Александровичу Башкирову стукнет 81!

На Фестивале в Вербье, куда он относительно регулярно приезжает с 1994 года преподавать в Академии, у Башкирова сложилась репутация «строгого профессора, который кричит». Ну, так поначалу реагируют непривычные студенты. А привыкнув, понимают, что выкрики «Нет! Нет! Композитор этого не писал! Неужели вы лучше знаете, что хотел сказать Шуман?!» и так далее – это не желание обидеть или унизить, а крики души, страдающей, если кто-то недостаточно тонко чувствует главное дело жизни профессора Башкирова – Музыку.

С просьбой об интервью мы обратились к нему после одного из таких показательных занятий. Немедленно получили согласие и приглашение «зайти завтра часов в 11»,  благо урока в тот день не было. Поход к профессору Башкирову стал первым случаем в нашей журналисткой практике, когда за интервью пришлось лезть через забор! Очаровательное шале, где поселили профессора, оказалось так надежно спрятано за идущей стройкой и потеряно в переплетении горных улочек, что найти парадный подъезд нам просто не удалось. Ну ничего, зашли через балкон.

Пережив это маленькое приключение и усевшись за стол,  на который немедленно было выставлено угощенье («вкуснейшее печенье, обязательно попробуйте»), а в бокалы и чашки разлито, что полагается, мы приступили, наконец, к делу.

Наша Газета.ch: Дмитрий Александрович, что привело Вас на Фестиваль?

Дмитрий Башкиров: Дело в том, что с создателем и директором Фестиваля Мартином Энгстроемом я познакомился, когда ему было 14 лет: я выступал с концертами в Стокгольме, где его папа был крупным импресарио, познакомился с их семьей, был в доме. Потом был долгий перерыв, после которого, в 1994 году, Мартин пригласил меня приехать. И я согласился, совершенно не представляя, чего ожидать. Несколько раз я тут играл, последние годы преподаю в Академии.

Значит, Вам тут нравится?

На мой взгляд, Фестиваль в Вербье – это одно из самых замечательных мероприятий такого рода в мире. Причем его надо рассматривать в комплексе – природа, уровень концертов и мастер-классов, условия и забота о гостях, прекрасная организация бесплатного транспорта для участников и публики… Здесь как бы создал особый микрокосм, в котором ничто не раздражает, здесь царит Гармония. Моя жена, проникнутая этим духом, даже написала о Вербье стихи.

Я слышала, что Вы очень не любите конкурсы, хотя регулярно участвуете в работе жюри.  Почему так?

Я не люблю не конкурсы, а тот факт, что сегодня для 90% молодых музыкантов конкурс – это единственная возможность заявить о себе. Дело в том, что, даже при самых объективных условиях, любой конкурс – это спорт, и музыкант должен играть безотказно. Если бы в конкурсе решил поучаствовать великий Софроницкий, у него ничего бы не вышло – нервы бы не выдержали.

Вот и получается, что основным достоинством конкурсанта становятся не его профессиональные качества музыканта, а прочность нервной системы.

А как же некоторые музыканты участвуют в нескольких конкурсах за год?

В отношении своих студентов я категорически выступаю против того, чтобы ездить на конкурс каждые три месяца. Ведь по-хорошему перед выступлением на конкурсе надо на 3-4 дня полностью прекратить многочасовые занятия,  надо гулять, спать, отдыхать. А все делают наоборот.

Какое напутствие Вы даете собственным студентам, принимающим участие в конкурсах?

Я всегда говорю им, что жюри бывает хорошим, смешанным и неудачным, но все его члены – люди. Невозможно понравиться всем членам жюри, потому не надо к этому и стремиться, а просто играть, как на концерте.

Увы, сейчас многие и студенты, и педагоги ориентируются на ближайший конкурс, а не на большое профессиональное будущее.

Но что же делать, если иначе не пробиться?!

Да, пробиться практически невозможно, если ты не Кисин, не Володось, то есть не выдающееся дарование. Поэтому надо относиться к молодым снисходительно, ведь по-человечески вполне можно понять, что некоторые ребята активно участвуют в конкурсах еще и из-за необходимости заработать – а что делать, такова жизнь. Поэтому я и называю конкурсы «печальной необходимостью».

В чем Вы видите главную задачу педагога?

Дать максимум знаний и понимания того, как самостоятельно работать над сочинением. Годы учебы должны стать путеводной звездой, ориентиром на будущее. Конечно, потом всегда можно прийти к педагогу – обсудить, посоветоваться, и я очень это приветствую, но все же надо уметь думать и работать самому. Я называю такой подход «педагогикой на вырост».

Занимаетесь ли Вы сами и другие педагоги, приезжающие в Академию Вербье, предварительным отбором студентов, или это каждый раз сюрприз?

Полный сюрприз, за исключением тех случаев, когда отбор проходят мои собственные студенты.

Могли бы Вы выделить кого-то из участников этого года?

Мне бы не хотелось кого-то выделять, все они хорошие, способные ребята. Но если уж Вы спросили, то мне очень понравился один китайский мальчик. В свои 16 лет он обладает не только редкой виртуозностью без механики, но явным даром от Бога, как говорится. Музицирование для него – естественное состояние.

Можно ли еще сегодня говорить об особой русской фортепианной школе, или в наш век глобализации все границы стерлись и в этой области?

Это сложный вопрос, но попробую ответить. Конечно, у русской школы есть определенные опознавательные знаки. Но я вспоминаю 1950-е годы, когда я переехал из Тбилиси в Москву и получить возможность ходить на концерты таких гениев, как Эмиль Гилельс, Святослав Рихтер и Владимир Софроницкий. Три очень разных пианиста, три представителя русской школы.

Мой совет всем молодым музыкантам – стремиться к совершенству надо, понимая при этом, что оно недостижимо.Во второй половине 19 века в Россию приехал Ференц Лист – не на самолете прилетел, а приехал в экипаже, путешествие заняло несколько недель. Начали устанавливаться контакты между западными и русскими музыкантами, до тех пор развивавшимися в относительной изоляции.

Сейчас же мир открыт и доступен. Наши педагоги преподают иностранцам, а наши музыканты учатся у иностранных педагогов. И все же основные черты, присущие нашей школе, - забота о звучании, повышенная эмоциональность – сохраняются, хоть и становятся, увы, редкостью.

У меня такое ощущение, что современные молодые музыканты, рано познавшие славу (чаще всего, благодаря победам на конкурсах), крайне болезненно реагируют на любую критику, любое пожелание. Еще болезненнее реагируют порой их окружение – родители, педагоги. Что Вы на это скажете?

(пожимает плечами) Что можно на это сказать? Профессия музыканта состоит в том, чтобы без слов выразить всю гамму человеческих чувств. Совершенство тут недостижимо, и это понимал даже великий Рихтер, который говорил: «Я не нравлюсь себе». Почему он так говорил? Лишь потому, что не мог достичь совершенства, и это его мучало. Поэтому мой совет всем молодым музыкантам – стремиться к совершенству надо, понимая при этом, что оно недостижимо.