«Первая мировая война не рискнула бы разразиться, если бы Толстой был еще жив», - не побоялся сказать Томас Манн, выразив одной краткой фразой то необъемлемое влияние, которое оказывал Толстой на литературу и образ мышления своей эпохи. Он был больше, чем писатель: мыслитель, гуру, пророк, открыто выступавший против несправедливости во всех ее проявлениях. Когда 82-летний Лев Николаевич умер на полустанке Астапово, в одиночестве, как странник, которым мечтал быть в последние годы жизни, весть об этом разнеслась по всему миру. Говорили о конце целой эпохи: Толстой воплощал собой мировую совесть, некую моральную инстанцию, которой не стало…
Сам писатель в автобиографических заметках, написанных за несколько лет до смерти, делил свою жизнь на четыре периода. Детский – волшебный период, юношеский, смутный, вылившийся в двадцать лет распутной жизни, затем семейный, спокойный, когда он полностью посвятил себя творчеству, жене Софье Андреевне и их тринадцати детям, и, наконец, последний, духовный период. Период, который начинался для Толстого в 1881 году и в котором, по словам писателя, он видел смысл своей прошлой жизни. 
Именно этот последний период, столь далекий по настроению от «Войны и мира» и «Анны Карениной», представляет наибольшую загадку для исследователей творчества писателя. Не так легко перебросить мост от жизнелюбивого раннего Толстого, полного чувственных откровений, которые нашли отражение в зеркале его романов, к аскетизму писателя в последние годы жизни, отречению от всех «плотских» удовольствий: от мяса до авторских прав.
Объяснить, почему в жизни и творчестве Толстого произошел подобный перелом, руководитель Славянского семинара Базельского университета и куратор выставки в Штраухофе профессор Томас Гроб отказался: по той простой причине, что «даже Софья Андреевна не поняла этого, тем более сложно судить о мыслях Толстого потомкам». «Правда, некоторые исследователи находят элементы и идеи, свойственные позднему Толстому, в его ранних произведениях и главных романах», - поделился размышлениями Томас Гроб. – «Но сам Лев Николаевич воспринимал последние годы своей жизни именно как перелом, отречение от ранних периодов и не скрывал этого противоречия в своих дневниках. В период работы над выставкой я заметил, что в его автобиографических заметках часто появляется сомнение: ему очень хочется продолжать писать художественную литературу, но он не знает, стоит ли это того, не напрасно ли? С одной стороны, он резко осуждает литературу, и в то же время желание писать романы не исчезает совсем. Такое впечатление, что Толстой ограничивает себя, заставляет жить по собственным правилам, но одновременно, и в этом его величие, понимает, что этими правилами не исчерпывается жизнь. В этом – его человеческий масштаб и отличие от «толстовцев», приверженцев узкой философии».
Тем не менее, кажется странным, что тот, кто выступал защитником замужней женщины в ее любви к молодому офицеру перед закостенелыми предрассудками общества, в 1889 году, в «Крейцеровой сонате», восставал против сексуальных отношений и брака как такового…
«Мне очень нравятся противоречия Толстого», - признается Томас Гроб. – «Его последователи обвиняли писателя в том, что он сел на велосипед в 66 лет, что это несерьезно. А Толстой отвечал на все упреки, что испытывает детскую хорошую радость, когда катается на велосипеде. Один известный писатель сказал о Льве Николаевиче, что он пережил столько противоречий, сколько никому не удавалось пережить. Но в этом – его уникальность, он никогда не хотел идти в одном направлении, но охватить весь объем жизни».
Неужели и знаменитый велосипед до Цюриха доехал? «Конечно, я на этом особенно настаивал!» - смеется Томас Гроб. – «На самом деле, это не тот велосипед, который принадлежал лично Толстому, но в точности воспроизведен по той самой модели. Он, конечно, был необыкновенным человеком. Очень спортивным, у них в Ясной Поляне была площадка для игры в теннис, они плавали, катались на лошадях. Кстати, этим он часто удивлял своих гостей, которые представляли себе некого древнего философа, умудренного годами, в общем, думающего человека… А он был физически крепким, здоровым, любил ходить пешком до Москвы из своего имения! Это занимало несколько дней, он ночевал у крестьян, но получал необыкновенное удовольствие от физической активности. И в школе, которую открыл для ребятишек, особое значение придавал спорту»… Одним словом, современный мыслитель и педагог!
Слова Томаса Гроба подтверждает и свидетельство внучки писателя, Татьяны, которая в 1975 году делилась с журналистом радио France Inter писателем Жаком Шанселем воспоминаниями о деде: «Толстой излучал силу, прежде всего, он был очень силен физически. Он был весел, раскатисто смеялся, большой шутник. Он любил веселье, любил смеяться, любил жизнь и природу»…
Противоречия Толстого тянули его, критика современности и адепта возвращения к простой жизни, к новейшим техническим изобретениям того времени, и велосипедом интерес писателя к прогрессу не ограничивался. Лично от некоего Томаса Эдисона Толстой получил инструмент, называемый фонографом. Ему мы и обязаны уникальной сохранившейся записи голоса писателя, рассказывающего о своих философских представлениях и идее Бога.
Фонограф тоже можно будет увидеть на выставке в Штраухофе. Как и велосипед, он не принадлежал лично Толстому, но в точности воспроизводит модель, подаренную Эдисоном писателю. Помимо многочисленных черновиков и фотографий (это техническое новшество также привлекало внимание Толстого), «самыми ценными экспонатами», по словам профессора Гроба, остаются личные вещи писателя и его жены. «Мы привезли из московского музея теплую рубашку Толстого, шапочку, в которой он уходил из дома и прощался с родными в последний раз, ручку, которой он любил писать, шаль Софьи Андреевны, связанную ее собственными руками».
Кстати, Софье Андреевне, до последних лет остававшейся «музой» Толстого, отведен отдельный зал в музее Штраухофа. А для тех, кто интересуется отношениями писателя с его любимой женой, 13 октября, в рамках выставки, пройдет лекция «Лев Толстой – Софья Толстая. Брак в письмах». Еще одна лекция, 27 октября, которую прочитает лично профессор Томас Гроб, попытается пролить свет на последний, самый загадочный период жизни писателя – позднюю философию и этические представления Толстого «Исповеди», «Крейцеровой сонаты» и ненасильственного сопротивления. 
По иронии судьбы, произведение, считающееся первым свидетельством переворота в творчестве Толстого, – «Исповедь», запрещенная цензурой в России, была напечатана впервые… в Женеве, в 1884 году. Так что со Швейцарией у Толстого гораздо больше общего, чем путешествия, которые приводили его сюда во время поездок по Европе и которым посвящен отдельный зал.
«Интерес к Толстому у швейцарцев возникает периодически», - делится Томас Гроб. «Мои наблюдения за студентами показывают, что они интересуются личностью и философией Толстого не менее, чем его произведениями. А потому и выставка концентрируется на этом личностно-философском аспекте».
О том, какими путями личные вещи Льва Николаевича Толстого приехали в Цюрих, мы спросили у Малгожаты Пешлер, помощника директора музея Штраухоф Романа Хесса.
НГ: У этой выставки, несомненно, была занимательная предыстория? Как иначе цюрихский Штраухоф решил сотрудничать с Государственным музеем Льва Николаевича Толстого в Москве?
Малгожата Пешлер: Предыстория, конечно, была. На конгрессе в Вене, который был посвящен литературным выставкам, директор музея Штраухоф Роман Хесс делал доклад, необычайно заинтересовавший директора Государственного музея Толстого в Москве. Он предложил нам сотрудничать и подготовить выставку к юбилейной годовщине со смерти писателя, в 2010 году.
НГ: Сотрудники российского музея и литературоведы тоже принимали участие в организации выставки в Цюрихе?
Малгожата Пешлер: Обязанности куратора согласился взять на себя Томас Гроб, специалист по русской литературе, он разработал концепт и развил идею оформления выставки, ездил в Москву встречаться с руководителями музея Толстого. Естественно, сотрудники московского музея очень помогли нам советами в выборе экспонатов, текстов и иллюстраций, фотографий Льва Николаевича и его семьи.
НГ: Не было трудностей с тем, чтобы вывести наследие великого русского писателя за пределы его родины?
Малгожата Пешлер: Удивительным образом, не было. Все прошло относительно быстро и спокойно. Для нас, конечно, сотрудничество с российским музеем стало хорошим упражнением – надо было заполнить множество документов, получить разрешение Министерства культуры Российской Федерации, а для этого – предоставить гарантии со стороны швейцарского министерства, как того требуют международные договоры. На решение формальных вопросов понадобилось несколько месяцев, но затем все прошло быстро, проблем на таможне не было и ценный груз был доставлен вовремя. Естественно, хорошо поработали сотрудники обоих музеев, так что теперь мы можем любоваться результатом.
Tolstoj 1828-1910: Museum Strauhof Zürich
22 сентября - 28 ноября 2010,
Вторник-пятница: 12-18 часов
Суббота и воскресенье: 10-18 часов
Лекции состоятся по адресу:
Literaturhaus Museumsgesellschaft
Limmatquai 62 / 8001 Zürich
