Георгий Орлов, непримиримый враг хамства и мерзости |Gueorgui Orlov, le pire ennemi de l’impertinence et de l’abomination

С Вадимом Орловым постоянные читатели Нашей Газеты уже давно хорошо знакомы. Он стал героем рубрики «Наши Люди» в первый год существования нашего издания и рассказал в интервью о том, как чувствует себя, надевая медвежью шкуру во время традиционного Бернского карнавала, и как водит экскурсии по Берну, открывая дверь Часовой башни собственным ключом. За прошедшие двенадцать лет Вадим практически не изменился: все тот же живой взгляд, острый ум, прекрасное чувство юмора и удивительно сохранившийся – «дореволюционный» – русский язык.

Новым поводом для встречи с Вадимом (а он, несмотря на свой почтенный возраст, просит называть его по имени и даже на «ты» – обращение по имени и отчеству для него, выросшего в Швейцарии, непривычно) стала долгожданная публикация дневника его отца Георгия Орлова. О судьбе этого неординарного человека, родившегося в Могилеве, ушедшего добровольцем в Белую армию, эмигрировавшего в Прагу, ставшего выдающимся инженером и закончившего свой жизненный путь в Берне, мы и расскажем сегодня.

Георгий Орлов родился в 1895 году в купеческой семье в Могилевской губернии. Получив образование в Могилевской мужской гимназии, он отправился в Москву изучать инженерное дело. Однако окончить институт ему не удалось: учебе помешали Первая мировая война, Октябрьская революция и Гражданская война.

В годы Первой мировой в могилевском доме Орловых жил начальник штаба Ставки Верховного главнокомандующего генерал Михаил Алексеев и бывал цесаревич Алексей. Вопрос, за кого воевать, за «красных» или за «белых», перед Георгием, патриотом и противником большевиков, не стоял. В августе 1918 года он с другом вступил в ряды Добровольческой армии и на протяжении всей службы, даже сидя в окопах и мучаясь на больничной койке от тифа, вел дневник, не пропустив ни одного дня.

В первой же дневниковой записи, которая была сделана 12 августа 1918 года (по старому стилю) Георгий объяснил, почему пошел добровольцем в Белую армию: «Решил я ехать в армию потому, что я непримиримый враг хамства и той мерзости, которую развели в России большевики, и в момент отъезда желал и думал помочь как можно скорее справиться с большевизмом, а затем поехать в Москву и продолжить заниматься в институте тогда, когда моя работа не нужна будет армии».

Георгий попал в Дроздовский артиллерийский дивизион, в составе которого участвовал в боях на Донбассе, в наступлении на Москву и в последующем отступлении на Юг. О смерти молодой артиллерист предпочитал не задумываться. «Чересчур как-то много у человека в таком возрасте жизни и желания жизни, и ему как-то не хочется верить и не верится, что и он может стать безжизненным трупом», - писал 23-летний белогвардеец.

Тех, кто остался отсиживаться в тылу, Георгий презирал, признаваясь, что можно перестать уважать себя, «если в такое время, безусловно тяжелое, не сделать ничего для отечества и общества». На страницах своего дневника он неоднократно возвращался к этой теме и со временем его отношение к «тыловикам» становилось все более отрицательным: «… Одни убегают от призыва, другие умышленно увеличивают или уменьшают лета, третьи стараются доказать, что их деятельность в тылу более нужна, чем на фронте, и, одним словом, подобно насекомым лезут в щели, лишь бы избежать призыва». Орлов писал, что сам себе никогда бы не простил, если бы даже из-за обстоятельств ему не удалось поучаствовать в военных действиях против большевиков. «Потом крайне неприятно было бы сознаться, что в такое время сидел где-то в тылу», - считал он.

При этом никаких иллюзий по отношению к Белой армии Орлов не питал. Он честно писал о преступлениях в интендантстве, в частности, о «проворовавшихся» генералах и полковниках, продаже казенных вещей, взятках и спекуляциях. Описывая порядки на корабле, на котором Белая армия отступала из Севастополя, он не утаил ничего, рассказав о том, как солдаты и офицеры ехали в трюме, где их съедали вши, стояли по три часа в очереди за горячей водой и получали в день по стакану супа, кусочку хлеба и несколько галет, в то время, как штабная публика «словчила» несколько ящиков продуктов, пила и играла на пианино в кают-компании.

Эвакуировавшись из Крыма в 1920 году, Орлов с остатками Белой армии оказался в Галлиполи. Положение их было сложным: одни считали их армией, а другие – беженцами. Достоверной информации поступало мало, и ходили самые разные слухи. Говорили о том, что Советы всех простят и примут обратно, что из них сделают самостоятельную армию, что их отправят воевать на Балканы, что их готовы принять в Латинской Америке...

На легкую жизнь за границей Георгий не надеялся и не понимал сослуживцев, которые рассчитывали на то, что в другой стране к ним будут хорошо относиться. «… Они, должно быть, думали, что стоит только переехать границу, как жареные голуби будут сами влетать в рот. Такое впечатление, что большинство совершенно неосновательно ожидало от этого “путешествия поневоле” за границу чего-то хорошего, приятного и во всяком случае комфортабельной и сытой жизни», - писал он в ноябре 1920 года. А сытой жизни в лагере в Галлиполи ждать не приходилось: бывшие солдаты страдали от голода и ужасных условий.

Находясь в состоянии неопределенности, бойцы старались не терять духа: разбивали клумбы, издавали самодельный журнал, основали историческую комиссию, которая должна была восстановить и описать недавние события, организовали курсы французского языка и высшей математики, куда пригласили читать лекции и Георгия. Хоть он и недоучился в институте, он продолжал заниматься самообразованием и старался при любой возможности доставать новые учебники, а одной из самых горьких потерь за годы Гражданской войны для него стала утрата сумки с книгами по математике.

Шли месяцы, положение белогвардейцев в Галлиполи не улучшалось. Они чувствовали себя покинутыми и забытыми. «Как пример отношения Западной Европы к несчастью России и русских, приводили Швейцарию, которая не воевала, войной не разорена и на территории которой в настоящее время находится всего 212 русских; причем Швейцария столько говорит и столько жалуется, что это является непосильным бременем для ее бюджета, что не приходится удивляться, если она воспретила русским въезд в свою страну», - написал Орлов в своем дневнике в сентябре 1921 года, еще не зная, что через двадцать четыре года он сам окажется в Конфедерации, во второй раз спасаясь от «красных».

Любовь к математике в каком-то смысле вытащила Орлова из «галлиполийского сидения». В 1921 году Чехия решила принять сто бывших белых офицеров, которые бросили учебу в институте из-за войны. В число студентов попал и Георгий, уехавший в том же году из Галлиполи в Прагу, испытывая одновременно радость и щемящую грусть.

На этом дневник Георгия Орлова заканчивается, и о его дальнейшей жизни мы узнали от его сына Вадима. Георгий закончил Пражский политехнический институт и стал инженером. Он оставался активным членом русской эмиграции, выступал на собраниях, писал статьи, надеясь, что большевизму скоро придет конец. В Праге Георгий познакомился со своей будущей супругой – петербурженкой Натальей Владимировной Тавлиновой. Там же в 1940 году появился на свет их единственный сын Вадим.

В 1945 году Орловым все-таки пришлось покинуть Прагу, на которую наступали советские войска. По словам Вадима, на следующий день после их отъезда, в их квартиру пришли, но уже никого не застали. Видимо, Советы не упускали из виду бывшего белого офицера и ярого противника большевизма. Только много лет спустя выяснилось, что оба брата Георгия были расстреляны в 1937 году в Беларуси. Возможно, подобная страшная судьба ждала бы и Георгия.

Несколько месяцев Орловы провели в лагере для беженцев в Зальцбурге, где Георгий преподавал математику детям, а в декабре 45-го года приехали в Берн. Попасть в Швейцарию, которая отказывалась принимать беженцев, им помогли дальние родственники, работавшие в строительной компании Losinger и взявшие Георгия на работу инженером. По его расчетам строились плотины и мосты, в том числе, бернский мост Шанценбрюке. В Швейцарии Орлов-старший известен многим поколениям студентов как автор книги по инженерным вычислениям.

Пережитые события подорвали здоровье Георгия Орлова. В 1964 году он скончался в Берне после продолжительной болезни. Он успел надиктовать дневник своей жене, которая отпечатала его в нескольких экземплярах на машинке, а дальнейшие попытки опубликовать рукопись предпринимали его сын Вадим и его племянник Олег, живший в Могилеве.