История солдата. Часть 1 | L’histoire du soldat. 1ère partie

Два года назад, после публикации статьи о памятнике советским солдатам на кладбище в Базеле, мы получили неожиданный отклик от живущего в Москве внука Федора Васильевича Пшеничникова, Бориса Титова. До тех пор его семья ничего не знала ни о судьбе деда, ни о том, где он похоронен, его считали пропавшим без вести. Настоящий материал был подготовлен при участии внука солдата Великой Отечественной.

Согласно «Алфавитной книге учета поступления и вручения извещений семьям погибшего, умершего и без вести пропавшего сержантского и рядового состава Красной Армии и назначении им пенсий» по Краснопресненскому райвоенкомату города Москвы, красноармеец Федор Васильевич Пшеничников пропал без вести в декабре 1941 года. Повестка об этом была вручена 6 сентября 1946 года его жене, Прасковье Тимофеевне Пшеничниковой, жившей в Москве на Мантулинской улице, в доме 6, корпус 1, квартира 59. К тому времени Федора Васильевича действительно уже не было в живых, но всего только пять месяцев. И погиб он не «в белоснежных полях под Москвой».

Федор Пшеничников, уроженец Тульской области, Богородицкого (в извещении, как, впрочем, и в исходных документах военкомата, откуда копировались все прочие, ошибочно написано «Богородского») района, деревни Дубовое, родился 11 октября (по другим документам ‒ 11 ноября) 1902 года. Административное деление Тульской области в 1920‒1950-х годах неоднократно менялось, так что сведения из извещения 1946 года ‒ это поразительный набор анахронизмов, но, строго говоря, не в этом дело. На момент рождения Пшеничникова в 1902 году его родное Дубовое действительно находилось в Богородицком уезде Тульской губернии.

Москвич в первом поколении, как и многие его современники, Федор Васильевич, 38-летний парикмахер, отец четырех дочерей (был еще сын, но он умер пяти лет от роду), пошел на фронт добровольцем. 15 августа 1941 года он был записан в состав 1-го стрелкового полка 18-й дивизии народного ополчения Ленинградского района Москвы. Дивизия эта уже в середине сентября стала кадровой, а после битвы за Москву первой из бывших дивизий народного ополчения получила наименование «гвардейской». Однако Федор Васильевич в ней уже не состоял. Неизвестно, пропал ли он без вести уже в октябре под Гжатском или только в декабре под Истрой, но письма от него перестали приходить еще с сентября.

Федор Васильевич оказался в плену. В архивах Министерства обороны России имеются среди прочих немецкие документы о советских военнопленных. Есть там страница из реестра немецкого военного госпиталя, причем госпиталя не только для военнопленных: там могли лежать и немецкие, и союзные немецким военнослужащие. Указывается, что военнопленный, рядовой пехоты Федор Пшеничников попал туда с ушибом левой ноги 11 февраля 1944 года из трудовой команды немецкого города Штоках, расположенного у самой швейцарской границы. Госпиталь, видимо, находился в тех же краях. Интересно, что у всех, отмеченных на развороте страницы и прибывших в госпиталь между 9 и 12 февраля, указана дата прибытия, но нет даты убытия, что немыслимо для немецкого делопроизводства в принципе. Может, как раз в те февральские дни тот госпиталь разбомбили, а больные или погибли, или разбежались. Поэтому и реестр остался незаконченным.

Но это только гипотеза, ибо официальный переход швейцарской границы Федором Пшеничниковым зафиксирован. Правда, только на исходе войны, 22 апреля 1945 года. Скрывался ли он где-то или был возвращен в немецкий лагерь, неизвестно. Местом последнего жительства перед переходом границы указан как раз Штоках (неправильно обозначенный как «Штокар»).

Поскитавшись год по Швейцарии, от Шаффхаузена до Тичино, Федор Васильевич Пшеничников с декабря 1945 года находился в лагере интернированных в кантоне Берн. Швейцария в те годы приютила сотни бывших военнослужащих Советской Армии, как, впрочем, и других воюющих сторон, которые в ходе войны и сразу после ее окончания объявлялись на ее границах. Их размещали в особых лагерях для интернированных, ими занимались специальные межправительственные комиссии. Тема интернированных неоднократно поднималась в прессе и исторических исследованиях. В том числе говорилось и об их печальной роли как разменной монеты в межгосударственных отношениях. («Наша Газета» касалась этой темы три года назад, рассказывая о трагической судьбе семьи инженера Новикова (см. «Наша газета», № 6.). История русского солдата Федора Пшеничникова, хотя его фамилия и не значилась в дипломатических депешах, была не менее трагичной.

7 апреля 1946 года «русский интернированный» из трудового лагеря в Зигене под Эггивилем, что в бернском Эмментале, Федор Пшеничников повесился в больнице окружного центра ‒ города Лангнау. Швейцарская военная юстиция сразу же взялась за расследование дела и после двухмесячного следствия пришла к выводу, что «самоубийство было вызвано необоснованным страхом перед репатриацией». «Дело не должно иметь никаких последствий», ‒ таковым было окончательное постановление военных властей. Никакое третье лицо и тем более официальные швейцарские инстанции, чего можно было более всего опасаться, виновными, к счастью для них, не оказывались.

Федор Пшеничников находился в Зигене с 6 декабря 1945 года. В больницу он попал 5 марта 1946-го уже в связи с попыткой самоубийства: по свидетельству лагерного врача, он пытался перерезать себе горло бритвой. В больнице, после надлежащего лечения и ухода, рана начала заживать, и по истечении почти месяца Пшеничникову позволили даже помогать в различных работах по больнице. Дело шло к выписке, когда внезапно в три часа дня 7 апреля Федор Васильевич не явился на полдник, который ходячим больным раздавался в общем зале. После недолгих поисков его нашли в туалетной кабинке; он повесился на своем собственном ремне, привязав его к водопроводной трубе…

Персонал лагеря и больницы все как один свидетельствовали об общей подавленности и чувстве страха у Федора, который забывался и отходил от этих настроений только во время работы. Никто из свидетелей и помыслить не мог, что речь идет об убийстве и о необходимости задержания в связи с этим какого-то гипотетического убийцы ‒ все сразу посчитали случившееся самоубийством.

От редакции: Продолжение рассказа о Федоре Пшеничникове читайте в нашем завтрашнем выпуске.