Опера была написана Енё Хубаи в 1914 году, но из-за разразившейся Первой мировой войны премьера состоялась только 9 лет спустя. Затем о ней забыли почти на сто лет: нацистам не нравилось еврейское происхождение композитора, а коммунистам – его близость к буржуазным и аристократическим кругам.
Немецкий режиссер Филипп Коххайм случайно наткнулся на ноты «Анны Карениной», будучи проездом в Будапеште, и загорелся идеей возродить оперу на сцене. В 2014 году он с успехом поставил ее в театре Брауншвейга, а в ноябре этого года режиссер Адриана Альтарас впервые представила оперу швейцарской публике.
Сразу оговоримся, что не имеет смысла сравнивать оперу с книгой и экранизациями, потому что оперное произведение подчиняется своим законам и правилам. Из всех сюжетных линий многостраничного романа Толстого остались только две любовных истории: трагичные отношения Анны и Вронского противопоставляются счастливым Китти и Левину. Остальные персонажи – Каренин, Стива, Долли – лишь схематично обрисованы.
Либретто Александра Гота и Андора Габора звучит в немецком переводе Ханса Либштекля, поэтому будьте готовы услышать необычные варианты произношения: «Серйоша» вместо «Серёжа» и неправильные ударения в слове «мужик» и фамилии «Левин».
Повествование начинается зимой со сцены на катке, продолжается весной на скачках, летом перемещается в Венецию и завершается осенью на железнодорожном вокзале. Чтобы даже у не читавших роман зрителей не осталось сомнений, в какой стране разворачиваются события, режиссер вставила в первое же действие все возможные клише о русских и России: снег, лед, матрешки, березки, шубы и пушистые меховые шапки, которым позавидовали бы герои «Иронии судьбы». Но сделано это так деликатно, что получилось не пошло, а иронично и с умом.
Танцующие на катке матрешки, например, выглядят немного жутко: холодные раскрашенные куклы как бы предсказывают недобрый конец. Березы тоже не просто украшают сцену, но и символизируют цикличность жизни. Их силуэты на заднем фоне меняются вместе с порами года: голые ветки в первом акте позже покрываются зелеными листьями, которые опадают в последнем акте, когда Анна бросается на рельсы.
Декорации с березами исчезают только тогда, когда Анна и Вронский отправляются в путешествие по Италии. Вместо них на сцене появляется другой русский символ – балалайка, под аккомпанемент которой скучающий по России Вронский исполняет арию. И тут невозможно не признать, что для балалайки выбран единственно верный момент, и ее использование оправдано ностальгией героя, а в любом другом месте оперы бряцание по балалаечным струнам было бы китчем.
Удачной режиссерской находкой можно считать черного человека – персонажа, который внушает Анне ужас и безмолвно следует за ней по пятам. Тот самый взлохмаченный мужичок из ее кошмаров присутствует в каждой сцене: он наблюдает за публикой на скачках и подглядывает за влюбленными в Венеции, скрывая лицо за зловещей карнавальной маской. Он же протягивает Анне флакон с морфием и бумагу, чтобы написать последнее письмо. В конце концов, она остается наедине с черным человеком – со своими страстями, демонами, сомнениями и страхами – и не выдерживает этого.
Финальная сцена с поездом, наверное, самая сильная. Лица, люди, предметы очень быстро сменяют друг друга и проносятся перед Анной, как картинки в калейдоскопе: Китти и Левин проходят с детской коляской, Каренин уводит за руку Сережу, кто-то размахивает революционным красным флагом (непонятно, откуда он тут взялся, но выглядит эффектно). Отчаяние и растерянность Анны нарастают. Слышен скрип колес по железным рельсам, гудит паровоз, звук оркестра становится громче, напряжение увеличивается, и фигура Анны с раскинутыми руками исчезает в дыму. Все, конец.
Следующего акта нет, но мы знаем, что роман не заканчивается на гибели Карениной – жизнь будет идти своим чередом, весна снова наступит, а березы опять зазеленеют. В конце концов, именно понимание того, что все проходит, а за черной полосой наступит белая, и дает силы пережить все испытания.
Исполнителям главных партий Магдалене Анне Хофманн и Зурабу Зурабишвили удалось создать убедительный дуэт: их жалеешь, им веришь, сочувствуешь и сострадаешь. А беззаботные Китти и Левин в исполнении Лилиан Фарахани и Андриаса Клете напоминают идеальную рекламную семью, зацикленную на себе и детях. Противопоставление двух пар может служить отличной иллюстрацией слов Льва Николаевича о том, что все счастливые семьи похожи друг на друга, а все несчастные несчастливы по-своему.
«И что теперь делать? Бросаться под поезд после каждой ссоры? Нет, я этого не понимаю», - на ступеньках театра две совсем юные зрительницы обменивались впечатлениями после оперы. Не будем обвинять девушек в бесчувственности: ведь они, видимо, пока не открывали роман. А некоторые перечитывают его раз в несколько лет и все равно не могут до конца понять мотивы Анны и других героев.
Опера «Анна Каренина» идет на сцене Бернского городского театра до 17 февраля.
